Два пейзажа
Большой интерес с точки зрения трагизма предполагают 2 парных офорта 1802 года – «Пейзаж с водопадом» и «Пейзаж со склоненными деревьями» На первом показан грандиозный черный утес в перспективе водопада. На ином – утес, возвышающийся над пустынной долиной с недвижной заводью и фермой. За утесом виднеется замок, а посередине, на переднем проекте склонились деревья с обломанными кронами.
Оба офорта быстро выделяются от «Капричос» широкой, монументальной и эпичной манерой исполнения. Эти офорты одинаковы по объемам (15,6х28,5 см), объединены одинаковым, центральным в их композиции мотивом утеса. Водопад, подмывающий нависшую над ним скалу в первом из офортов – модный в европейском виде знак текучести времени, со временем разрушающего в том числе и самую крепкую память о бывшем. Во втором офорте такую же условную роль выполняют обломанные, согнутые былыми ураганами деревья.
Но в том числе и не понимая данной символики, имеющей отношение к идее бренности всего земного, любой при облике «Пейзажа с водопадом» и «Пейзажа со склоненными деревьями» претерпевает острое чувство меланхолии, производимое пустынностью изображенных мест, непонятной их тишиной и оцепенелостью. Давящая тяжесть утеса и мертвенная пустота горизонта куда сильнее условности символов.
Ни волны, ни водовороты не оживляют как бы остекленевшего на обрыве каскада, застыло озеро, может показаться на первый взгляд вымершей ферма, темны окошка замка, куда нет и уже ни дороги, ни тропинки, пусто высокое небо. Эта природа не смахивает ни на солнечные виды «эпохи гобеленов», ни адские территории «Капричос» В тех произведениях природа была сценой, на коей развертывался театр человеческой жизни. То были декорации для трагедий бытия, малосодержательные, только выделяющие общий тон произведений.
Поэтому до сих пор никому еще не приходило в голову изучить пейзажный дар Гойи, хотя природа практически практически постоянно нужна его творениям. Тут же роль человека сводится к нулю, и непосредственно в этом и состоит отличительная выразительность этих офортов, от коих веет одиночеством и тоской. Гойя устроил с любой доски максимум 3 оттисков - он делал их для себя, но не для чужих. Эти работы - итог острого треволнения обезлюдевшего мира, которое навязчиво преследует художника и преисполнено для него неким потаенным, глубоко собственным смыслом.
