Образ власти и монарха в картинах гойи
Невозможно высказать, до какого предела дошел во 2 половине XVIII в. кризис испанской аристократии. "У нас нет умов", - уже показывал граф-герцог и в официальном документе, и это же повторял Филипп IV, как скоро, удалив графа-герцога, взял на себя всю полноту власти. В "Письма иезуитов", относящиеся к таким годам, поражает, с какою ясностью старые испанцы отдавали себе доклад в никчемности собственной знати. Она потеряла любую творческую мощь. Она оказалась беспомощной не столько в политическом деятеле, управлении страной и военном деле, хотя в том числе и не способна была обновлять либо хотя бы с изяществом поддерживать правила ежедневного существования. Этим образом, она прекратила соблюдать ключевую функцию каждый аристократии - прекратила работать случием. А без образцов, подсказок и наставлений, исходящих поверх, народ почувствовал себя лишенным опоры, оставленным на произвол участи. И тогда уже в еще один раз имеет место быть редкая способность самого невысокого испанского простонародья - fare da se, жить само по себе, питаясь собственными личными соками, собственным личным вдохновением. С 1670 года испанское простонародье начинает жить, обратившись внутрь самого себя.
Вместо того дабы искать правила вовне, оно постепенно воспитывает и стилизует собственные личные, классические (не исключено, что тот либо иной составляющую заимствуется у знати, но и он переиначивается сообразно непосредственно этническому стилю) правила. Знать не имела возможность уже работать случием - эти примеры стали поставлять театральные подмостки. "И кто имеет возможность усомниться, - заявляет тот самый Саманьего, - что похожим образцам (театральным) мы должны тем, что отпечатки низкопробного молодечества, "махизма" обнаруживаются и в самых просвещенных и высокопоставленных особах.. в их шутовских имиджах и ужимках» Поменялся и весь строй испанской жизни, в этом не столько был виноват образчик, шедший из Франции, какое колличество изменение в нраве придворных характеров, являющихся до того времени образцовым выразителем культурного состояния державы. Разврат и пороки присутствовали и ранее при испанском дворе, как и всюду во веки веков, хотя разврат и пороки эти не были лишены знаменитой величественности и были облечены в тот жесткий стиль, спасибо коему двор и придворные не переставали быть что-то типа неприступными для несложных смертных. Впрочем царствование Карла IV, Марии-Луизы и Годоя в существе не соблюли эту специфическую гармонию. Маска была необдуманно сброшена, и все неожиданно заметили на престоле не богоподобных монархов, для коих общий закон не писан, а самых обычных и довольно презренных людей с пошлыми и уродливыми пороками. Испанская аристократия, практически постоянно проявлявшая предрасположенность к независимости, прекратила ощущать над собой железную руку абсолютизма и в настоящий момент подняла голову, этим помогая разрушить то, что составляло венец казенного строя Испании. Безнравственность при дворе возымела циничный нрав, и неуважение к королевской чете стало выражаться открыто. Скандальные хроники Мадридского двора сохранили память о одной аристократке, коия при всяком случае публично оскорбляла королеву, а легендарная подруга и покровительница Гойи дукеса де Альба обязана была поплатиться временным изгнанием за собственную очень бесцеремонную откровенность.
